Once upon a time...
И снова я со своим переводом.
На этот раз история Самсона от той же Джоанны Берри.
Оригинал: blog.bioware.com/2015/04/30/short-story-paper-s...
P.S. прошу исправить косяки)))
читать дальше
Меч Самсона пришелся по щиту шевалье, но удар был нанесён чуть-чуть не под тем углом, и клинок со звоном сломался. Ругнувшись, Самсон едва успел пригнуться, когда меч противника просвистел над его головой, и затем, слегка развернув плечо, атаковал шевалье снизу.
Удар заставил его противника пошатнуться, но большая часть удара пришлась на его доспехи – орлейские, блестящие, как их фальшивые улыбки, и украшенные витиеватыми стальными розами. Шевалье удержался на ногах, и удар Самсона сошёл на нет. Оказавшись лицом к лицу со своим врагом, Самсон разглядел в нём сытые, аристократические черты. Усы были приглажены воском, а щеки – припудрены, видимо, чтобы пот и смрад битвы не оскорбляли его чувствительный нос.
Шевалье, мужчина моложе и сильнее Самсона, нанёс удар сверху и стал надавливать на него. Скользнув одной ногой по грязи, Самсон ударил сломанной рукоятью своего двуручнника вверх, воткнув его в бок мужчины, туда, где между креплениями этого разукрашенного доспеха, оставалось небольшое место. Из горла шевалье донеслось бульканье, и, уронив меч, он вцепился в руку Самсона, подобно утопающему. Самсон резко вытащил рукоять и воткнул её в горло противника. По доспехам мужчины потекла кровь, окрашивая стальные розы на броне в кроваво-красный цвет.
Когда шевалье рухнул на землю, Самсон уже отвернулся от него и окидывал поле боя своим генеральским взглядом, продолжая держать в руках окровавленную рукоять. Здесь, на фермах возле Монфора, на открытой местности, спрятаться было почти негде. Невдалеке начинались деревья, но туда его отряд не успел добраться вовремя. Мои храмовники. Они в порядке?
Внезапно посреди сумятицы боя в его усталой голове промелькнуло воспоминание; перед глазами возникла сложенная из бумаги птица с расправленными крыльями, брошенная в грязную лужу и растоптанная ногами.
Самсон несколько раз поморгал, чтобы прогнать наваждение.
Его люди были на месте, все целы. Сусанна, с выражением лица, будто вдевала нитку в иголку, доканчивала оруженосца шевалье своим коротким мечом. Где-то недалеко молодой Уистан, парнишка с волосами цвета сена, мастерски сдерживал седоборого шевалье. Самсон даже не успел подойти на помощь, когда Уистан одним быстрым взмахом меча срубил защищенную стальной перчаткой руку противника, прямо в том месте, где начиналось запястье, а затем прикончил его.
Ещё чьи-то крики сменились гортанным бульканьем, и наступила тишина. Бой закончился.
Переводя дух, Самсон снял шлем. Он не был напомажен и припудрен; мокрые от пота темные волосы облепили всю голову, а лицо обросло щетиной. На его старых доспехах, которые он носил, как кот носит свой мех, не было украшений из роз – только вмятины и трещины. Но он и его храмовники были живы, а кукольные орлейские шевалье – главари дозорного отряда, заподозрившие неладное – лежали мертвыми у их ног.
Самсон посмотрел на сломанную рукоять в своей руке и вздохнул.
- Мор его дери, это была хорошая кирквольская сталь, - пробормотал он.
Хотя, может, Маддокс сможет что-нибудь придумать.
Самсон подобрал сломанный клинок, и, переступив через валявшийся на траве разукрашенный орлейский двуручник, громко свистнул. Его люди, демонстрируя прекрасную дисциплину, построились в одно мгновенье, как подобает храмовникам Церкви, которыми они были когда-то. Но теперь их послушание не зиждилось на проклятой Песне и лириуме, который им впихивали в горло. Молодые новобранцы и опытные ветераны, все они были объединены великой целью – целью, лучшей, чем воля какого-то невидимого Создателя.
Но их объединяло и другое, и лучше всего это было видно в моменты, когда они собирались вот так, после битвы. Необычный красноватый отблеск в глазах каждого солдата. Источник их новой силы.
- Проклятые шевалье, - сказал Самсон, обходя людей и проверяя раненых. – Умирают так быстро, что даже урока им не преподашь. – Его храмовники заулыбались, все, кроме молодого Уистана, который опирался на свой двуручник и тяжело дышал. Самсон подошел к нему и осмотрел юношу. Следов крови не было. – Попало по рёбрам, Уистан?
- Нет, я просто… - Уистан выпрямился. – Я буду в порядке, сэр. Просто немного запыхался. Я могу идти.
Самсон пристально посмотрел на него.
Все они так говорят, когда только начинается, прошептал предательский голос в его голове. Они не хотят тебя подвести.
- Хорошо. Не отставай, - приободрил юношу Самсон. – Хватайте мешки, и идём назад. – Внезапно его одолела жажда, но далеко не воды.
Их лагерь располагался в одной из отдаленных рощ деревьев на взгорьях, возвышавшихся над Монфором, куда восточный ветер приносил с собой солоноватый, торфяной запах Нахашимских Болот. Вскоре они отправятся в крепость Теринфаль, но пока здесь было тихо и безопасно.
Самсон поговорил с дозорными и провел свой отряд внутрь, потом немного смыл с себя пот, и начал обход. Лагерь был разбит на большой поляне, на которой здесь и там были виднелись свежие пни. В центре лагеря был разведен ряд костров, на которых сейчас поджаривались кролики и кусок свинины, а вокруг них кольцом расположились палатки.
Его люди были заняты каждый своим делом – некоторые ремонтировали броню, другие – тащили припасы, кто-то работал над точильным камнем, кто-то готовил еду, кто-то тренировался, но каждый солдат, мимо которого проходил Самсон, с почтением приветствовал его.
На небольшом возвышении над лагерем стояла отдельная палатка, из которой доносился стук ударов молотка, размеренный, как капли воды, точащие камень. Мэддокс был неутомим.
Казалось – всё, как в любом другом военном лагере. Но вот Самсон прошел мимо стройной женщины, которая тащила на своих плечах несколько центнеров лат – и на ней не было ни капельки пота. И когда мужчина, работавший с точильным камнем, порезал свой палец о лезвие только что заточенного кинжала, он даже не дрогнул.
Они бесстрашны, кивая в ответ каждому бойцу, с неистовой гордостью думал Самсон, видя этот красноватый блеск в их глазах. Церковь понятия не имела, каким богатством она обладала.
Он прошел мимо палатки, охраняемой двумя его самыми лучшими и надежными бойцами, вооруженными до зубов. Оба смотрели строго вперёд. Внутри палатки вспыхнул слабый красноватый свет, а затем Самсон услышал, как в чашки наливается жидкость, и раздался чей-то убеждающий голос.
«Красный» был источником силы его храмовников. Те шевалье увидели эту силу и назвали их монстрами, вели себя так, будто его бойцы даже не были людьми. Невежды. И эту чушь приходилось терпеть каждый день. Самсон слышал много такого же о «высохших» храмовниках. Или о таких, как Мэддокс. Или о магах. И всё потому, что Церковь постоянно вдалбливала страх в головы людей.
Но вскоре все ошибки Церкви ей же и аукнутся.
Заканчивая свой обход, Самсон заметил знакомую фигуру, пристроившуюся возле одного из костров. На бревне, укутанный в одеяло, сидел Уистан. Несмотря на тепло идущее от огня, юноша дрожал. Самсон нахмурился и, поймав за руку проходящего мимо часового, указал на Уистана и спросил:
- Вон тот парень, узнай ужинал ли он. Если не захочет - заставь.
- Есть, генерал.
Нарочитыми усилиями Самсон заставил себя отвернуться от яркого костра и теплого лагеря, и направился к деревьям, где царила непроглядная тьма. Меж ними виднелась едва различимая тропа, по которой он теперь мог идти спокойно, не нуждаясь в освещении. Раз, или два, чирикнула птица.
Через некоторое время Самсон услышал тяжелое, хриплое дыхание, и без страха развернулся в его сторону. Дойдя до неповоротливых красных, словно кристаллы киновари, фигур с глазами, блестевшими при свете первых вечерних звёзд, Самсон остановился. Каждая из этих фигур была намного выше его. Самсон говорил с ними, спокойно, но твердо, и ему ответили.
Генерал должен заботиться о своих войсках, твердил себе Самсон, даже если некоторые из них спят в другом лагере.
Даже если ему приходится контролировать себя, чтобы не вздрогнуть, каждый раз, когда он смотрит на их лица.
Вернувшись в лагерь, Самсон направился прямо к своей личной палатке. Внутри было темно и затхло. Стояла койка, в которой он почти не спал. Недалеко располагался стол, заваленный бумагами – картами, отчетами, заявками. Пустая бутылка покатилась и звякнула о его сапог, когда он подошел к сундуку в углу.
Самсон стал перебирать свои вещи, но ничего не нашел и в сердцах пнул проклятый сундук, а затем стал копаться в куче одежды. Потом он заглянул под стол, потом под…
- Вот ты где.
Маленький флакон мерцающей красной жидкости тускло мерцал под его койкой, куда он, видимо, было закатился. Одного только взгляда на эту вещь хватило, чтобы сухость в горле и ощущение жажды в желудке стали почти нестерпимы.
Самсон лег на землю и протянул руку под койку, стараясь дотянуться пальцами как можно дальше. Ушло несколько попыток, прежде чем он смог дотянуться до флакона, схватить его и выпить содержимое.
Невозможно было пить его, как воду. Горькая жидкость проскользила по языку, словно сироп, и, казалось, проникла вплоть до костей.
Самсон сел и прислонился к койке, чувствуя, как внутри него крепнут сила и тепло. Теперь ему казалось, что эта сила и не уходила вовсе. Тихие звуки молотка из палатки Мэддокса стали похожи на негромкий звон в чистом воздухе. Звуки его дыхания и стуки сердца стали отдельной сложной мелодией.
Небольшая доза красного лириума всегда успокаивала нервы Самсона, а целый флакон смог сразу принести мир его душе. Он мог думать о Уистане, или о тех лицах в лесу, и при этом не вздрогнуть.
Снаружи лагерь продолжал шуметь. Возле входа в палатку двое охранников остановились и стали разговаривать – всё это время их глаза мерцали красным – а затем пошли дальше.
Самсон сел немного прямее и посмотрел на флакон в своей руке. Внутри оставалось ещё несколько рубиновых капель драгоценного лириума. Он запрокинул голову и вытряс капли из флакона в рот.
В Киркволле преподобная мать каждый день давала храмовникам-рекрутам их порцию лириума – синего лируима – в маленькой чаше, с выгравированном на ней лицом Андрасте. Словно неразумные бараны, которыми они и были, новобранцы беспрекословно пили, потому что они любили Создателя, или потому что хотели служить, или потому что доверяли Церкви. Сначала это казалось настоящим благословением. Лириум забирал страх и оставлял на его месте силу.
Но к любой силе быстро привыкаешь, и лириум ничем не отличался. У его красного собрата, по крайней мере, была... компенсация. А церковный лириум? Ты так никогда и не понимал, что он забирал намного больше, чем просто страх. Он делал это медленно, безболезненно, но в один прекрасный день ты просыпался и понимал, что не можешь обойтись без этой дряни.
Самсон выпустил пустой флакон из его рук, и тот покатился по земле.
Из Ордена храмовников его вышвырнула святее-всех-святых Рыцарь-командор Мередит, из-за одной лишь ошибки, и это после того, как он подсел на лириум, который они же приказали ему пить. Какая разница, что он по-своему истолковал правила? У него были свои причины. А проклятому городу нужна была любая помощь, которую он мог получить.
Это не имело значения. Так или иначе, Самсона вышвырнули на улицы Киркволла, и он был вынужден переживать ужасы ломки по лириуму в полном одиночестве.
Может быть, оно было к лучшему. Останься он там, в конце концов все эти проповеди, лириум и ложь сделали бы его каким-нибудь недочеловеком. Церковь с таким же успехом могла заставить магов оживить доспехи, чтобы те делали её грязную работу.
Маги...доспехи ...
- Мой меч, - пробормотал Самсон и, покачиваясь, поднялся на ноги. Он почти забыл о сломанном лезвии, и вспомнил о нем только сейчас, хотя лучше бы думал об этом, чем о прошлом.
Самсон нашел мешок, куда он было сложил разбитое лезвие, перекинул его через плечо, и зашагал в сторону одинокой палатки на возвышении. Удары молотка ещё не затихли. Становилось поздно, но Мэддокс спал редко.
Внутри палатки было на удивление прохладно, несмотря на мерцающее свечение, исходившее от стоявшей в углу лириумной кузницы. Внутренняя сторона палатки была покрыта пятнами сажи, которые складывались в жутковатые узоры. В воздухе стояли дым и сладкий запах нагретого лириума. Самсон прошел мимо стойки с замысловатыми, загадочными инструментами, выложенными по размеру. Дальше тянулись бутылки с зельями, эссенциями и редкими порошками. Корыто для тушения. Три книги с выжженными знаками на обложках.
По одну стороны были выложены кожаные полоски, рядом с деревянным манекеном, покрытым только создающимися доспехами: нагрудник, рукавицы, поножи; все по размерам Самсона. Основой для брони была качественная сталь, но тяжелые красные лириумные наросты, вставленные в металл, говорили, что эту сталь плавили. От неё пахло горячим утюгом и старой кровью.
Самсон остановился и дотронулся до нагрудника. Его натренированное храмовничье чутье кричало о спящей внутри силе. Он знал, что когда придёт его время, он наденет этот доспех, и это будет подобно тому, как если бы он тонул в расплавленном стекле, красное на красном – океан боли внутри, дарующий непобедимость снаружи.
Самсон улыбнулся броне, словно бросая ей вызов. У его храмовников были свои испытания; это же будет испытанием Самсона. Он будет нести его так же, как они, и выживет, и станет другим, новым. За всё стоящее нужно платить.
Мэддокс находился у наковальни, равномерно работая молотком в запятнанной потом белой рубашке и кожаном фартуке; его руки были обёрнуты тканью, чтобы защитить плоть от искр. За те годы, что Самсон знал его, он превратился из неуклюжего, молодого мага в опытного ремесленника. Сейчас из стали и осколков кристаллов, легко сливавшихся в единое целое, в его руках рождалась новая деталь той брони с манекена.
Самсон снял с плеча мешок и положил его на землю.
- Добрый вечер.
Мэддокс посмотрел через плечо. У него было узкое, мягкое лицо с глазами, безмятежными, как у оленя. Темные волосы были коротко пострижены, из-за чего на лбу отчетливо выделялось клеймо в форме солнечных лучей.
- Здравствуй, Самсон. Надеюсь, что с тобой все в порядке.
Не прерывая работу, Мэддокс смотрел, как Самсон стал развязывать мешок. Мэддокс мог ковать с закрытыми глазами, и Самсон знал, что даже если парень ударит по руке молотком, то не издаст ни звука, только попросит прощения за то, что сломал пальцы и поэтому уйдет некоторое время, чтобы их залечить. Такими были все Усмиренные.
- Есть меч, который нужно перековать, - сказал Самсон, вытаскивая обломки.
Мэддокс щипцами убрал готовый кусок брони в сторону, затем взял сломанный двуручник в обе руки.
- Я вижу изгиб здесь и здесь. Лезвие ударило по щиту с большой силой.
- Так и было, - ответил Самсон. - Тем не менее, это хороший киркволльский клинок. Слишком хороший, чтобы выбросить. Посмотри, что сможешь с ним сделать. – Самсон окинул взглядом палатку и её маленькие чудеса. – За минуту-две справишься?
Мэддокс взглянул на него.
- Нет. Мне нужно будет поправить сломанные концы, чтобы они сцеплялись, потом нагреть кузницу до температуры, достаточной для сварного шва. Потом…
- Я шучу, Мэддокс, - мягко перебил его Самсон.
- О, - Мэддокс подумал, а затем старательно и методично рассмеялся, заставив Самсона поморщиться.
К счастью, Усмиренный вскоре перевёл взгляд на сломанный меч, принявшись изучать его, и Самсон сел на бочку, с наслаждением вдыхая стоявший в воздухе тяжелый запах испаряющегося лириума.
То, что Церковь делала с храмовниками, было непростительным, но то, что она сделала с Мэддоксом было омерзительно. Мэддокс был магом в Круге Киркволла, в Казематах –уродливое имя уродливой тюрьмы – когда Самсон ещё был на хорошем счету у Ордена. Мэддокс не был выдающимся магом, но его родители были кузнецами, и Мэддокс постоянно что-то делал в мастерской Казематов: детальки из металла, причудливые рукояти для кинжалов, и, однажды, новое крепление для сломанной рукавицы Самсона, радуясь, как ребенок, тому, что у него появилась возможность исправить погнутую деталь.
- Если тебе понадобится услуга, - сказал ему Самсон, когда рядом никого не было, - дай мне знать.
Однажды Мэддокс, красный до ушей, подошел к Самсону и протянул ему свернутую пачку писем и пробормотал:
- Для моей девушки в Киркволле. Не мог бы ты их передать?
Позже, Самсон время от времени ругал себя за то, что взял проклятые письма. Иногда он делал одолжения для магов - маленькие поручения, иногда требуя склянку лириума, чтобы подсластить сделку. Но такая услуга была рискованной.
Однако вместе с каждой пачкой писем Мэддокс приносил сложенную из бумаги птицу. Её крылья были расправлены, как у чаек, парящих на ветру рядом с высокими окнами Казематов. При Мередит свобода была жестокой мечтой киркволлльского Круга магов. Их часто запирали в их камерах, день и ночь за ними наблюдали храмовники, которым твердили, что любой шаг в сторону заслуживает подозрения. Все эти маги-подростки, которым твердили, что магия была проклятием, что они были опасны, и что они должны были быть заперты в помещении всю свою жизнь, что они могли смотреть на мир лишь через окна. Некоторые сходили с ума. Другие, безумные или нет, пытались прыгать.
Но всё это меркло перед этой маленькой бумажной птицей, сложенной кем-то, чьи мечты о свободе и об объятиях его девушки не умерли в стенах Казематов. Эта птичка была свидетельством того, что внутри мага жил человек, в то время как Круг и Церковь просто хотела, чтобы маги были послушными вещами. И Самсон взял письма Мэддокса.
В конце концов, слухи дошли до Рыцаря-командора Мередит. Она использовала их как предлог, чтобы выбросить Самсона из ордена, утверждая, что письма доказывали, что Самсон стал "неустойчивым" и "сильно зависимым от лириума". Те последние письма упали и были растоптаны в луже, когда его тащили прочь из офиса Мередит.
Самсон нашел новую жизнь в канавах Киркволла, став попрошайкой лириума. Время от времени, он помогал молодым магам, пытавшимся сбежать. Но Мэддокс был обвинен в совращении храмовника, и это было серьезное обвинение. Мередит была беспощадна; она превратила Мэддокса в бесчувственного Усмиренного с лириумным клеймом на лбу. Мэддокс больше не мечтал о горизонте, не испытывал радость от того, что исправлял что-то, и перестал делать своих маленьких бумажных птиц. Конечно, его навыки сохранили, но как человек, он им был не нужен. Видимо, так заканчивалось всё, к чему прикладывала руку проклятая Церковь.
Когда, наконец, Мередит сорвалась и Киркволл заполыхал в огне, Самсон отыскал Мэддокса. Никто не мог вернуть парню прежнюю жизнь, но мальчишка заслуживал большего в своей жизни.
Уцелевшие храмовники пытались восстановить порядок в городе. Любой, кто когда-то носил на груди Меч милосердия, пусть даже сломанный неудачник, был призван, чтобы помочь подавить восставших магов. Самсон пытался помочь, но что он мог сделать? Просто забыть? Он видел обе стороны монеты, из Казематов и из канав. Придавленные правилами Круга, маги, такие же как те дети, которым однажды помогал Самсон, охотно отдавали себя демонам. Сам Первый чародей Орсино, которого Самсон помнил, как доброго малого, зашел так далеко, как маг только мог.
А его братья и сестры по Ордену? Киркволл пробыл в тисках Мередит так долго, что они едва различали хорошее от плохого. Мередит столько вещала о зле магии крови, угрожающей разуму людей, но страх в те дни извратил умы храмовников ничуть не хуже.
Этот страх стал только сильнее после того, как молодой Рыцарь-капитан Каллен покинул город, чтобы следовать за какой-то Искательницей по заданию Церкви. Без нового руководства, храмовники Киркволла метались из стороны в сторону. Невозможно было спокойно вздохнуть. Каждый день приходило всё больше вестей о восстании магов, о том, как храмовники боролись с ним. Слушая их, Самсон слышал запах крови и дыма войны, и видел, как невыполнимые требования Церкви к магам и храмовникам разрывали мир на части.
Когда одной ночью его запасы лириума закончились, убедившись, что Мэддокс спит в своём убежище, Самсон отправился в Висельник, чтобы забыться в выпивке.
На полпути к второй кружке, он заметил, как неподалеку от него стоит гном со странными глазами. Гном пробормотал, что наверху кто-то просит Самсона, по имени. Поддавшись любопытству, Самсон покинул полный шумного веселья бар и поднялся по темной лестнице к почти пустой комнате. Внутри, глядя на угли в камине, кто-то стоял.
Сначала ему показалось, что незнакомец был одет в броню Серого Стража. Но когда Самсон зашёл внутрь, силуэт словно изменился – незнакомец стал выше, его формы - деформированными, и от него веяло мощной магией. Поддавшись инстинктам храмовника, Самсон выхватил меч, но незнакомец даже не шевельнулся, и просто терпеливо ждал, пока Самсон не опустил оружие. Храмовнику казалось, что холодный взгляд незнакомца прожигал его насквозь.
Потом гость сказал:
- Это место мне непонятно. Объясни ясно: что такое храмовник?
И Самсон понял, что у него больше нет ответа на этот вопрос. «Кто-то, кто защищал магов»? В те дни Орден перерезал половину из них, если не больше. Мередит разрушила разум Мэддокса, но Владычица Церкви даже по рукам её не дала. «Воины Церкви»? Храмовники рисковали собой против ужасов магии – одержимых, демонов, магии крови – и всё это делалось во имя Церкви. И как она их отблагодарила? Погладила по головке и дала лириум от кошмаров.
Тогда, может «рыцари Создателя»?
Но какой справедливый и любящий Создатель позволит своим храмовникам так страдать? Сколько прерывистых молитв слетало с уст Самсона в те долгие мучительные ночи ломки? На них никто так и не ответил.
- Орден достоин лучшего, - не задумываясь, произнес он вслух. – Мы доверились им, а они нас просто используют, пока мы не утратим свой разум. Мы заслуживаем большего. - Его гнев почти выплеснулся на поверхность. - Они обращаются с нами, как с животными. Со своими собственными храмовниками!
В руках незнакомца возник флакон лириума, светящийся красным, а не синим. Самсон недоверчиво посмотрел на него, вспоминая конец Мередит и силу, которую он ей подарил.
- Если бы ты мог вырвать с корнями эту наглую Церковь, - спросил незнакомец, - и создать новый Орден, какую бы цену ты согласился за это заплатить?
- Если участь хотя бы одного храмовника закончится лучше, чем моя, - ответил Самсон, - то я готов пролить за это собственную кровь. Но я давно пуст. Ты спрашиваешь не того человека.
- Не думаю, - возразил незнакомец, протягивая Самсону фиал. Так просто, будто давал ему в руки бумажную птицу.
После этого всё поменялось. Самсон заплатил незнакомцу его цену, будет платить её всегда, но он знал, что покупает. Так поступили и многие другие, его единомышленники. Что же касается остального Ордена... Самсон видел лицо своего проступка и принял его. Если это означало новый мир, в котором не будет места преступлениям Церкви, пусть так оно и будет.
И если уж идти до конца, в Самсоне уже ничего не оставалось. Его дни подошли к концу… или так он думал. Но этот незнакомец – полный настоящей мудрости и силы, а не какой-то болтун со сказками о невидимом Создателе – не стал обращать на это внимание, и взглянул в самое сердце Самсона. Он мог выбрать любого идеального, набожного рекрута, но именно ему, Самсону, этот незнакомец предложил шанс снова вести за собой людей - армию, которая могла положить всему этому конец.
Позже Самсон понял несколько вещей. Во-первых, бойцы, как и раньше, шли за ним, куда бы он их не повел. Он никогда не просил другого храмовника сделать что-то, на что он не был готов сам, и это было уже начало. С постоянным запасом лириума, успокоенными нервами и трезвым рассудком, он снова мог быть стратегом. Самсон готовил себя к изменениям, которые он видел в Мередит и в своих людях... но его эти изменения не коснулись. Незнакомец говорил о защите, которую может предложить его магия, но когда Самсон пил красный лириум, он чувствовал на себе его любопытный взгляд.
Со временем, он понял ещё кое-что. Теперь, когда у Самсона был весь нужный ему лириум, он мог смотреть на дозы, которые были ему необходимы, с ясной головой. И пока он разглядывал очередной красный флакон, в нем росло нехорошее подозрение. Что если не всё знал о своей зависимости? Что если дело было в какой-то сопротивляемости к лириуму, а не в пристрастии? Или это был ещё один бальзам для его гордости?
Что если, что если. Теперь, он никогда не узнает наверняка. Но сама мысль и оказанное ему доверие заставляли его расправить плечи и идти впереди строя его храмовников, со знаменем, развевающимся над головой. Он приведет их к славному концу, каким бы он ни был.
В конце концов, Самсон не проиграл. И не был потерян. Он был выбран.
И вот теперь Самсон смотрел на сосредоточенного, равнодушного человека, который страдал в тех же мрачных местах, что и он.
- Вспоминаешь старые деньки, Мэддокс? Про Киркволл, про Мередит, или про Казематы?
Мэддокс раскладывал материалы в лириумной кузне так, будто расставлял шахматные фигуры на доске.
- Нет. У меня нет снов, и я не могу испытывать сожаление.
Самсон немного рассмеялся.
- Выходит, от Усмирения есть хоть какая-то польза.
- Но я могу думать о тех временах, если это потребуется. Я должен?
Взглянув на красную сверкающую броню, принимающую форму на манекене, Самсон помотал головой.
- Может быть, лучше оставить всё, как есть. Не думаю, что железо захотело бы помнить кузницу, из которой оно вышло.
- Я предпочитаю находится здесь, - сказал Мэддокс. – Здесь спокойно. Я могу сосредоточиться на своей работе. – Он замолчал. - Самсон, есть просьба. Мне сложнее работать, когда в лагере слишком много шумят.
Самсон собирался было ответить, что он может подвинуть палатку подальше, когда услышал крик и вопли снаружи. В одно мгновение откинув полы палатки, он быстрыми шагами направился в лагерь.
С одичавшими глазами молодой храмовник Уистан, пошатываясь, стоял в кругу своих товарищей, время от времени бросаясь то на одного, то на другого. Его брошенное одеяло дымилось где-то в костре. В руках юноша держал тупой меч, а из его горла доносился нечеловеческий, полный голода звук. У костра полусидел повар, держась за разодранный и окровавленный бок.
Самсон почувствовал, как волосы на его затылке встали дыбом. Он уже видел раньше, как безумие одолевает его храмовников. Но никогда это не происходило так быстро.
Уистан зарычал и в очередной полоснул клинком по воздуху, едва не задев кого-то. Трое храмовников навалились на него с обеих сторон и попытались было повалить его на землю, но Уистан сбросил двоих, а третья – интендант лагеря – с трудом убралась подальше, зажимая одной рукой страшную рану на лице.
- Я сам разберусь!
Самсон твердо прошёл сквозь толпу, и встал напротив Уистана. Глаза юноши полыхали красным светом.
- Успокойся, Уистан, - приказал Самсон.
Уистан грубо оскалился. Самсон увидел, что краснота уже охватила зубы юноши и ногти рук, которыми он держал меч. И вдруг Самсон осознал, что выбежал из палатки Мэддокса без оружия и без шлема.
- Уже стал сильнее, - прошептал Уистан. - Я могу... Мы попробовали красный, и скоро они все умрут!
Словно испытывая боль, он схватился свободной рукой за голову, а затем бросился на Самсона. Тот успел уклониться, но молодой новобранец был хорошо обучен. Уистан развернулся и замахнулся мечом так, что мог бы нанести удар по шее Самсона, не успей тот мгновенно откатиться в сторону. Самсон вскочил на ноги, вспомнив воров и потасовки на улицах Киркволла после наступления темноты... Было там и другое… Создания, намного более странные, рыскали в тенях Нижнего города, то появляясь, то исчезая, подобно ночным кошмарам.
Но это был не сон. Этот мальчишка был его храмовником, под его командованием, под его защитой.
- Мы попробовали красный, - снова сказал Уистан, покачиваясь, словно змея. – Ты дал его нам. Мы становимся… больше. Чтобы драться за новый мир. Это то, что ты хотел.
- Но ты позволяешь ему контролировать себя, - сказал Самсон. Они кружили, не сводя друг с друга взгляда. - Человек использует свою силу. Не она использует его. Таков был путь Церкви. Поэтому мы принимали лириум. Помнишь?
Уистан звонко завопил, и этот крик резал слух Самсона, не хуже вызова демона. И сквозь этот крик из толпы стоявших вокруг них солдат раздался спокойный голос:
- Прошу прощения, Самсон.
К ногам генерала бросили сломанный клинок его меча, разбитый конец которого был обмотан кожаными полосками. Носком ноги он подбросил его вверх, и крепко обернул один конец кожаной полоски вокруг костяшек пальцев. На одно короткое мгновение перед Самсоном в свете костра промелькнуло лишенное эмоций лицо Мэддокса, прежде чем озверевший Уистан бросился на него.
Самсон парировал удар. Уистан напал снова, и они столкнулись. Самсону сложно было держать меч без рукояти, но он мог то быстро наступать, то уходить, как пытающаяся ужалить пчела. Когда Уистан замахнулся на его голову, Самсон зачерпнул силу из принятого ранее лириума, и свободной рукой ударил Уистана в живот с неестественной силой. От удара посыпались красные искры. Парень резко сглотнул, но не уронил свой меч; вместо этого он с убийственной решимостью набросился на Самсона. Сломанным клинком Самсон смог отвести меч Уистана, и клинок, который должен был попасть в глаз Самсона, словно в тумане проскользнул мимо его плеча.
Ухватившись за появившуюся возможность, Самсон ударил лбом по лицу Уистана. В глазах поплыли звёзды, и раздался хруст, но Уистан попятился назад и, споткнувшись, упал на землю. На траву рядом с ним упали капельки крови.
Самсон придавил грудь мальчишки коленом и приставил клинок к горлу Уистана.
- Чувствуешь? Сталь на шее? Вот, что делала Церковь. Травила нас, чтобы усилить свою власть, и держала нас на привязи, как бешеных мабари.
На секунду Самсон нажал клинком сильнее, зная, что может убить этого мальчика. Он мог закончить всё, что должно было произойти, ещё до того, как оно началось.
Затем он опустил клинок.
- А вот, что делаем мы. Потому что мы решили выбирать самим. Потому что мы лучше сожжем всё это, чем позволим Церкви забрать ещё хоть одного храмовника.
Уистан обмяк. Красный отблеск в его глазах стал мягче, и парень сдавленно всхлипнул.
- Сер. Сэр, я…
Самсон убрал колено, схватил Уистана за предплечье и помог ему встать на ноги.
- Иногда он вот так захватывает тебя, - сказал он. – Штука в том, чтобы не поддаться ему.
Посмотрев на собравшихся перед ними храмовников, Самсон заговорил громче.
- Пусть это будет для всех вас уроком. Мы разрушим этот проклятый мир и отстроим его заново. Прольется кровь, наша кровь. - Он перешел на более жесткий тон. - Некоторые из вас изменяться, возможно, станут чудовищами. Но вы будете непобедимы.
- Мы должны быть чудовищами. Думаете, мир изменится, если его попросить по-хорошему? Мы боремся со зверем, который слишком долго держал Тедас в своих праведных когтях – и мы должны быть не менее беспощадны. Чтобы выковать меч, нужны огонь и наковальня. Разве это не стоит жертв? Какова цена ваших душ и сердец? Какова цена вашей свободы?
Кто-то начал хлопать, и вскоре все присоединились. Самсон громко прорычал, чтобы слышал весь лагерь и те, кто остались в темноте деревьев, и поднял свой меч к небу.
- Грядёт красный шторм!
Со всех сторон раздались радостные возгласы, которые, подхватывая друг друга, сложились в единую молитву: «Новый мир! Новый бог! Грядёт красный шторм!
Мэддокс отложил в сторону всю другую работу и до поздней ночи трудился над перековкой меча Самсона. Дело должно было быть сделано тщательно: это край мог снова спасти жизнь Самсона. Он был генералом Мэддокса и его другом. Все должно быть хорошо. Как удобно, что лезвие не получило дополнительных повреждений в поединке с рыцарем-храмовником Уистаном. Как и храмовники, клинок выживет, чтобы быть преобразованным.
К рассвету меч был перекован, но остался небольшой кусок лишнего металла. Мэддокс посмотрел на него и вспомнил разговор с Самсоном прошлой ночью - о Киркволле и той жизни, что он вёл когда-то.
Усмиренные ничего не тратят попусту. Взяв щипцами кусок металла, Мэддокс аккуратно его нагрел, несколькими ловкими ударами обработал на наковальне, и погасил его. Затем он поставил своё творение на стол рядом с броней – небольшая птица с расправленными крыльями, выкованная из железа.
На этот раз история Самсона от той же Джоанны Берри.
Оригинал: blog.bioware.com/2015/04/30/short-story-paper-s...
P.S. прошу исправить косяки)))
читать дальше
Меч Самсона пришелся по щиту шевалье, но удар был нанесён чуть-чуть не под тем углом, и клинок со звоном сломался. Ругнувшись, Самсон едва успел пригнуться, когда меч противника просвистел над его головой, и затем, слегка развернув плечо, атаковал шевалье снизу.
Удар заставил его противника пошатнуться, но большая часть удара пришлась на его доспехи – орлейские, блестящие, как их фальшивые улыбки, и украшенные витиеватыми стальными розами. Шевалье удержался на ногах, и удар Самсона сошёл на нет. Оказавшись лицом к лицу со своим врагом, Самсон разглядел в нём сытые, аристократические черты. Усы были приглажены воском, а щеки – припудрены, видимо, чтобы пот и смрад битвы не оскорбляли его чувствительный нос.
Шевалье, мужчина моложе и сильнее Самсона, нанёс удар сверху и стал надавливать на него. Скользнув одной ногой по грязи, Самсон ударил сломанной рукоятью своего двуручнника вверх, воткнув его в бок мужчины, туда, где между креплениями этого разукрашенного доспеха, оставалось небольшое место. Из горла шевалье донеслось бульканье, и, уронив меч, он вцепился в руку Самсона, подобно утопающему. Самсон резко вытащил рукоять и воткнул её в горло противника. По доспехам мужчины потекла кровь, окрашивая стальные розы на броне в кроваво-красный цвет.
Когда шевалье рухнул на землю, Самсон уже отвернулся от него и окидывал поле боя своим генеральским взглядом, продолжая держать в руках окровавленную рукоять. Здесь, на фермах возле Монфора, на открытой местности, спрятаться было почти негде. Невдалеке начинались деревья, но туда его отряд не успел добраться вовремя. Мои храмовники. Они в порядке?
Внезапно посреди сумятицы боя в его усталой голове промелькнуло воспоминание; перед глазами возникла сложенная из бумаги птица с расправленными крыльями, брошенная в грязную лужу и растоптанная ногами.
Самсон несколько раз поморгал, чтобы прогнать наваждение.
Его люди были на месте, все целы. Сусанна, с выражением лица, будто вдевала нитку в иголку, доканчивала оруженосца шевалье своим коротким мечом. Где-то недалеко молодой Уистан, парнишка с волосами цвета сена, мастерски сдерживал седоборого шевалье. Самсон даже не успел подойти на помощь, когда Уистан одним быстрым взмахом меча срубил защищенную стальной перчаткой руку противника, прямо в том месте, где начиналось запястье, а затем прикончил его.
Ещё чьи-то крики сменились гортанным бульканьем, и наступила тишина. Бой закончился.
Переводя дух, Самсон снял шлем. Он не был напомажен и припудрен; мокрые от пота темные волосы облепили всю голову, а лицо обросло щетиной. На его старых доспехах, которые он носил, как кот носит свой мех, не было украшений из роз – только вмятины и трещины. Но он и его храмовники были живы, а кукольные орлейские шевалье – главари дозорного отряда, заподозрившие неладное – лежали мертвыми у их ног.
Самсон посмотрел на сломанную рукоять в своей руке и вздохнул.
- Мор его дери, это была хорошая кирквольская сталь, - пробормотал он.
Хотя, может, Маддокс сможет что-нибудь придумать.
Самсон подобрал сломанный клинок, и, переступив через валявшийся на траве разукрашенный орлейский двуручник, громко свистнул. Его люди, демонстрируя прекрасную дисциплину, построились в одно мгновенье, как подобает храмовникам Церкви, которыми они были когда-то. Но теперь их послушание не зиждилось на проклятой Песне и лириуме, который им впихивали в горло. Молодые новобранцы и опытные ветераны, все они были объединены великой целью – целью, лучшей, чем воля какого-то невидимого Создателя.
Но их объединяло и другое, и лучше всего это было видно в моменты, когда они собирались вот так, после битвы. Необычный красноватый отблеск в глазах каждого солдата. Источник их новой силы.
- Проклятые шевалье, - сказал Самсон, обходя людей и проверяя раненых. – Умирают так быстро, что даже урока им не преподашь. – Его храмовники заулыбались, все, кроме молодого Уистана, который опирался на свой двуручник и тяжело дышал. Самсон подошел к нему и осмотрел юношу. Следов крови не было. – Попало по рёбрам, Уистан?
- Нет, я просто… - Уистан выпрямился. – Я буду в порядке, сэр. Просто немного запыхался. Я могу идти.
Самсон пристально посмотрел на него.
Все они так говорят, когда только начинается, прошептал предательский голос в его голове. Они не хотят тебя подвести.
- Хорошо. Не отставай, - приободрил юношу Самсон. – Хватайте мешки, и идём назад. – Внезапно его одолела жажда, но далеко не воды.
Их лагерь располагался в одной из отдаленных рощ деревьев на взгорьях, возвышавшихся над Монфором, куда восточный ветер приносил с собой солоноватый, торфяной запах Нахашимских Болот. Вскоре они отправятся в крепость Теринфаль, но пока здесь было тихо и безопасно.
Самсон поговорил с дозорными и провел свой отряд внутрь, потом немного смыл с себя пот, и начал обход. Лагерь был разбит на большой поляне, на которой здесь и там были виднелись свежие пни. В центре лагеря был разведен ряд костров, на которых сейчас поджаривались кролики и кусок свинины, а вокруг них кольцом расположились палатки.
Его люди были заняты каждый своим делом – некоторые ремонтировали броню, другие – тащили припасы, кто-то работал над точильным камнем, кто-то готовил еду, кто-то тренировался, но каждый солдат, мимо которого проходил Самсон, с почтением приветствовал его.
На небольшом возвышении над лагерем стояла отдельная палатка, из которой доносился стук ударов молотка, размеренный, как капли воды, точащие камень. Мэддокс был неутомим.
Казалось – всё, как в любом другом военном лагере. Но вот Самсон прошел мимо стройной женщины, которая тащила на своих плечах несколько центнеров лат – и на ней не было ни капельки пота. И когда мужчина, работавший с точильным камнем, порезал свой палец о лезвие только что заточенного кинжала, он даже не дрогнул.
Они бесстрашны, кивая в ответ каждому бойцу, с неистовой гордостью думал Самсон, видя этот красноватый блеск в их глазах. Церковь понятия не имела, каким богатством она обладала.
Он прошел мимо палатки, охраняемой двумя его самыми лучшими и надежными бойцами, вооруженными до зубов. Оба смотрели строго вперёд. Внутри палатки вспыхнул слабый красноватый свет, а затем Самсон услышал, как в чашки наливается жидкость, и раздался чей-то убеждающий голос.
«Красный» был источником силы его храмовников. Те шевалье увидели эту силу и назвали их монстрами, вели себя так, будто его бойцы даже не были людьми. Невежды. И эту чушь приходилось терпеть каждый день. Самсон слышал много такого же о «высохших» храмовниках. Или о таких, как Мэддокс. Или о магах. И всё потому, что Церковь постоянно вдалбливала страх в головы людей.
Но вскоре все ошибки Церкви ей же и аукнутся.
Заканчивая свой обход, Самсон заметил знакомую фигуру, пристроившуюся возле одного из костров. На бревне, укутанный в одеяло, сидел Уистан. Несмотря на тепло идущее от огня, юноша дрожал. Самсон нахмурился и, поймав за руку проходящего мимо часового, указал на Уистана и спросил:
- Вон тот парень, узнай ужинал ли он. Если не захочет - заставь.
- Есть, генерал.
Нарочитыми усилиями Самсон заставил себя отвернуться от яркого костра и теплого лагеря, и направился к деревьям, где царила непроглядная тьма. Меж ними виднелась едва различимая тропа, по которой он теперь мог идти спокойно, не нуждаясь в освещении. Раз, или два, чирикнула птица.
Через некоторое время Самсон услышал тяжелое, хриплое дыхание, и без страха развернулся в его сторону. Дойдя до неповоротливых красных, словно кристаллы киновари, фигур с глазами, блестевшими при свете первых вечерних звёзд, Самсон остановился. Каждая из этих фигур была намного выше его. Самсон говорил с ними, спокойно, но твердо, и ему ответили.
Генерал должен заботиться о своих войсках, твердил себе Самсон, даже если некоторые из них спят в другом лагере.
Даже если ему приходится контролировать себя, чтобы не вздрогнуть, каждый раз, когда он смотрит на их лица.
Вернувшись в лагерь, Самсон направился прямо к своей личной палатке. Внутри было темно и затхло. Стояла койка, в которой он почти не спал. Недалеко располагался стол, заваленный бумагами – картами, отчетами, заявками. Пустая бутылка покатилась и звякнула о его сапог, когда он подошел к сундуку в углу.
Самсон стал перебирать свои вещи, но ничего не нашел и в сердцах пнул проклятый сундук, а затем стал копаться в куче одежды. Потом он заглянул под стол, потом под…
- Вот ты где.
Маленький флакон мерцающей красной жидкости тускло мерцал под его койкой, куда он, видимо, было закатился. Одного только взгляда на эту вещь хватило, чтобы сухость в горле и ощущение жажды в желудке стали почти нестерпимы.
Самсон лег на землю и протянул руку под койку, стараясь дотянуться пальцами как можно дальше. Ушло несколько попыток, прежде чем он смог дотянуться до флакона, схватить его и выпить содержимое.
Невозможно было пить его, как воду. Горькая жидкость проскользила по языку, словно сироп, и, казалось, проникла вплоть до костей.
Самсон сел и прислонился к койке, чувствуя, как внутри него крепнут сила и тепло. Теперь ему казалось, что эта сила и не уходила вовсе. Тихие звуки молотка из палатки Мэддокса стали похожи на негромкий звон в чистом воздухе. Звуки его дыхания и стуки сердца стали отдельной сложной мелодией.
Небольшая доза красного лириума всегда успокаивала нервы Самсона, а целый флакон смог сразу принести мир его душе. Он мог думать о Уистане, или о тех лицах в лесу, и при этом не вздрогнуть.
Снаружи лагерь продолжал шуметь. Возле входа в палатку двое охранников остановились и стали разговаривать – всё это время их глаза мерцали красным – а затем пошли дальше.
Самсон сел немного прямее и посмотрел на флакон в своей руке. Внутри оставалось ещё несколько рубиновых капель драгоценного лириума. Он запрокинул голову и вытряс капли из флакона в рот.
В Киркволле преподобная мать каждый день давала храмовникам-рекрутам их порцию лириума – синего лируима – в маленькой чаше, с выгравированном на ней лицом Андрасте. Словно неразумные бараны, которыми они и были, новобранцы беспрекословно пили, потому что они любили Создателя, или потому что хотели служить, или потому что доверяли Церкви. Сначала это казалось настоящим благословением. Лириум забирал страх и оставлял на его месте силу.
Но к любой силе быстро привыкаешь, и лириум ничем не отличался. У его красного собрата, по крайней мере, была... компенсация. А церковный лириум? Ты так никогда и не понимал, что он забирал намного больше, чем просто страх. Он делал это медленно, безболезненно, но в один прекрасный день ты просыпался и понимал, что не можешь обойтись без этой дряни.
Самсон выпустил пустой флакон из его рук, и тот покатился по земле.
Из Ордена храмовников его вышвырнула святее-всех-святых Рыцарь-командор Мередит, из-за одной лишь ошибки, и это после того, как он подсел на лириум, который они же приказали ему пить. Какая разница, что он по-своему истолковал правила? У него были свои причины. А проклятому городу нужна была любая помощь, которую он мог получить.
Это не имело значения. Так или иначе, Самсона вышвырнули на улицы Киркволла, и он был вынужден переживать ужасы ломки по лириуму в полном одиночестве.
Может быть, оно было к лучшему. Останься он там, в конце концов все эти проповеди, лириум и ложь сделали бы его каким-нибудь недочеловеком. Церковь с таким же успехом могла заставить магов оживить доспехи, чтобы те делали её грязную работу.
Маги...доспехи ...
- Мой меч, - пробормотал Самсон и, покачиваясь, поднялся на ноги. Он почти забыл о сломанном лезвии, и вспомнил о нем только сейчас, хотя лучше бы думал об этом, чем о прошлом.
Самсон нашел мешок, куда он было сложил разбитое лезвие, перекинул его через плечо, и зашагал в сторону одинокой палатки на возвышении. Удары молотка ещё не затихли. Становилось поздно, но Мэддокс спал редко.
Внутри палатки было на удивление прохладно, несмотря на мерцающее свечение, исходившее от стоявшей в углу лириумной кузницы. Внутренняя сторона палатки была покрыта пятнами сажи, которые складывались в жутковатые узоры. В воздухе стояли дым и сладкий запах нагретого лириума. Самсон прошел мимо стойки с замысловатыми, загадочными инструментами, выложенными по размеру. Дальше тянулись бутылки с зельями, эссенциями и редкими порошками. Корыто для тушения. Три книги с выжженными знаками на обложках.
По одну стороны были выложены кожаные полоски, рядом с деревянным манекеном, покрытым только создающимися доспехами: нагрудник, рукавицы, поножи; все по размерам Самсона. Основой для брони была качественная сталь, но тяжелые красные лириумные наросты, вставленные в металл, говорили, что эту сталь плавили. От неё пахло горячим утюгом и старой кровью.
Самсон остановился и дотронулся до нагрудника. Его натренированное храмовничье чутье кричало о спящей внутри силе. Он знал, что когда придёт его время, он наденет этот доспех, и это будет подобно тому, как если бы он тонул в расплавленном стекле, красное на красном – океан боли внутри, дарующий непобедимость снаружи.
Самсон улыбнулся броне, словно бросая ей вызов. У его храмовников были свои испытания; это же будет испытанием Самсона. Он будет нести его так же, как они, и выживет, и станет другим, новым. За всё стоящее нужно платить.
Мэддокс находился у наковальни, равномерно работая молотком в запятнанной потом белой рубашке и кожаном фартуке; его руки были обёрнуты тканью, чтобы защитить плоть от искр. За те годы, что Самсон знал его, он превратился из неуклюжего, молодого мага в опытного ремесленника. Сейчас из стали и осколков кристаллов, легко сливавшихся в единое целое, в его руках рождалась новая деталь той брони с манекена.
Самсон снял с плеча мешок и положил его на землю.
- Добрый вечер.
Мэддокс посмотрел через плечо. У него было узкое, мягкое лицо с глазами, безмятежными, как у оленя. Темные волосы были коротко пострижены, из-за чего на лбу отчетливо выделялось клеймо в форме солнечных лучей.
- Здравствуй, Самсон. Надеюсь, что с тобой все в порядке.
Не прерывая работу, Мэддокс смотрел, как Самсон стал развязывать мешок. Мэддокс мог ковать с закрытыми глазами, и Самсон знал, что даже если парень ударит по руке молотком, то не издаст ни звука, только попросит прощения за то, что сломал пальцы и поэтому уйдет некоторое время, чтобы их залечить. Такими были все Усмиренные.
- Есть меч, который нужно перековать, - сказал Самсон, вытаскивая обломки.
Мэддокс щипцами убрал готовый кусок брони в сторону, затем взял сломанный двуручник в обе руки.
- Я вижу изгиб здесь и здесь. Лезвие ударило по щиту с большой силой.
- Так и было, - ответил Самсон. - Тем не менее, это хороший киркволльский клинок. Слишком хороший, чтобы выбросить. Посмотри, что сможешь с ним сделать. – Самсон окинул взглядом палатку и её маленькие чудеса. – За минуту-две справишься?
Мэддокс взглянул на него.
- Нет. Мне нужно будет поправить сломанные концы, чтобы они сцеплялись, потом нагреть кузницу до температуры, достаточной для сварного шва. Потом…
- Я шучу, Мэддокс, - мягко перебил его Самсон.
- О, - Мэддокс подумал, а затем старательно и методично рассмеялся, заставив Самсона поморщиться.
К счастью, Усмиренный вскоре перевёл взгляд на сломанный меч, принявшись изучать его, и Самсон сел на бочку, с наслаждением вдыхая стоявший в воздухе тяжелый запах испаряющегося лириума.
То, что Церковь делала с храмовниками, было непростительным, но то, что она сделала с Мэддоксом было омерзительно. Мэддокс был магом в Круге Киркволла, в Казематах –уродливое имя уродливой тюрьмы – когда Самсон ещё был на хорошем счету у Ордена. Мэддокс не был выдающимся магом, но его родители были кузнецами, и Мэддокс постоянно что-то делал в мастерской Казематов: детальки из металла, причудливые рукояти для кинжалов, и, однажды, новое крепление для сломанной рукавицы Самсона, радуясь, как ребенок, тому, что у него появилась возможность исправить погнутую деталь.
- Если тебе понадобится услуга, - сказал ему Самсон, когда рядом никого не было, - дай мне знать.
Однажды Мэддокс, красный до ушей, подошел к Самсону и протянул ему свернутую пачку писем и пробормотал:
- Для моей девушки в Киркволле. Не мог бы ты их передать?
Позже, Самсон время от времени ругал себя за то, что взял проклятые письма. Иногда он делал одолжения для магов - маленькие поручения, иногда требуя склянку лириума, чтобы подсластить сделку. Но такая услуга была рискованной.
Однако вместе с каждой пачкой писем Мэддокс приносил сложенную из бумаги птицу. Её крылья были расправлены, как у чаек, парящих на ветру рядом с высокими окнами Казематов. При Мередит свобода была жестокой мечтой киркволлльского Круга магов. Их часто запирали в их камерах, день и ночь за ними наблюдали храмовники, которым твердили, что любой шаг в сторону заслуживает подозрения. Все эти маги-подростки, которым твердили, что магия была проклятием, что они были опасны, и что они должны были быть заперты в помещении всю свою жизнь, что они могли смотреть на мир лишь через окна. Некоторые сходили с ума. Другие, безумные или нет, пытались прыгать.
Но всё это меркло перед этой маленькой бумажной птицей, сложенной кем-то, чьи мечты о свободе и об объятиях его девушки не умерли в стенах Казематов. Эта птичка была свидетельством того, что внутри мага жил человек, в то время как Круг и Церковь просто хотела, чтобы маги были послушными вещами. И Самсон взял письма Мэддокса.
В конце концов, слухи дошли до Рыцаря-командора Мередит. Она использовала их как предлог, чтобы выбросить Самсона из ордена, утверждая, что письма доказывали, что Самсон стал "неустойчивым" и "сильно зависимым от лириума". Те последние письма упали и были растоптаны в луже, когда его тащили прочь из офиса Мередит.
Самсон нашел новую жизнь в канавах Киркволла, став попрошайкой лириума. Время от времени, он помогал молодым магам, пытавшимся сбежать. Но Мэддокс был обвинен в совращении храмовника, и это было серьезное обвинение. Мередит была беспощадна; она превратила Мэддокса в бесчувственного Усмиренного с лириумным клеймом на лбу. Мэддокс больше не мечтал о горизонте, не испытывал радость от того, что исправлял что-то, и перестал делать своих маленьких бумажных птиц. Конечно, его навыки сохранили, но как человек, он им был не нужен. Видимо, так заканчивалось всё, к чему прикладывала руку проклятая Церковь.
Когда, наконец, Мередит сорвалась и Киркволл заполыхал в огне, Самсон отыскал Мэддокса. Никто не мог вернуть парню прежнюю жизнь, но мальчишка заслуживал большего в своей жизни.
Уцелевшие храмовники пытались восстановить порядок в городе. Любой, кто когда-то носил на груди Меч милосердия, пусть даже сломанный неудачник, был призван, чтобы помочь подавить восставших магов. Самсон пытался помочь, но что он мог сделать? Просто забыть? Он видел обе стороны монеты, из Казематов и из канав. Придавленные правилами Круга, маги, такие же как те дети, которым однажды помогал Самсон, охотно отдавали себя демонам. Сам Первый чародей Орсино, которого Самсон помнил, как доброго малого, зашел так далеко, как маг только мог.
А его братья и сестры по Ордену? Киркволл пробыл в тисках Мередит так долго, что они едва различали хорошее от плохого. Мередит столько вещала о зле магии крови, угрожающей разуму людей, но страх в те дни извратил умы храмовников ничуть не хуже.
Этот страх стал только сильнее после того, как молодой Рыцарь-капитан Каллен покинул город, чтобы следовать за какой-то Искательницей по заданию Церкви. Без нового руководства, храмовники Киркволла метались из стороны в сторону. Невозможно было спокойно вздохнуть. Каждый день приходило всё больше вестей о восстании магов, о том, как храмовники боролись с ним. Слушая их, Самсон слышал запах крови и дыма войны, и видел, как невыполнимые требования Церкви к магам и храмовникам разрывали мир на части.
Когда одной ночью его запасы лириума закончились, убедившись, что Мэддокс спит в своём убежище, Самсон отправился в Висельник, чтобы забыться в выпивке.
На полпути к второй кружке, он заметил, как неподалеку от него стоит гном со странными глазами. Гном пробормотал, что наверху кто-то просит Самсона, по имени. Поддавшись любопытству, Самсон покинул полный шумного веселья бар и поднялся по темной лестнице к почти пустой комнате. Внутри, глядя на угли в камине, кто-то стоял.
Сначала ему показалось, что незнакомец был одет в броню Серого Стража. Но когда Самсон зашёл внутрь, силуэт словно изменился – незнакомец стал выше, его формы - деформированными, и от него веяло мощной магией. Поддавшись инстинктам храмовника, Самсон выхватил меч, но незнакомец даже не шевельнулся, и просто терпеливо ждал, пока Самсон не опустил оружие. Храмовнику казалось, что холодный взгляд незнакомца прожигал его насквозь.
Потом гость сказал:
- Это место мне непонятно. Объясни ясно: что такое храмовник?
И Самсон понял, что у него больше нет ответа на этот вопрос. «Кто-то, кто защищал магов»? В те дни Орден перерезал половину из них, если не больше. Мередит разрушила разум Мэддокса, но Владычица Церкви даже по рукам её не дала. «Воины Церкви»? Храмовники рисковали собой против ужасов магии – одержимых, демонов, магии крови – и всё это делалось во имя Церкви. И как она их отблагодарила? Погладила по головке и дала лириум от кошмаров.
Тогда, может «рыцари Создателя»?
Но какой справедливый и любящий Создатель позволит своим храмовникам так страдать? Сколько прерывистых молитв слетало с уст Самсона в те долгие мучительные ночи ломки? На них никто так и не ответил.
- Орден достоин лучшего, - не задумываясь, произнес он вслух. – Мы доверились им, а они нас просто используют, пока мы не утратим свой разум. Мы заслуживаем большего. - Его гнев почти выплеснулся на поверхность. - Они обращаются с нами, как с животными. Со своими собственными храмовниками!
В руках незнакомца возник флакон лириума, светящийся красным, а не синим. Самсон недоверчиво посмотрел на него, вспоминая конец Мередит и силу, которую он ей подарил.
- Если бы ты мог вырвать с корнями эту наглую Церковь, - спросил незнакомец, - и создать новый Орден, какую бы цену ты согласился за это заплатить?
- Если участь хотя бы одного храмовника закончится лучше, чем моя, - ответил Самсон, - то я готов пролить за это собственную кровь. Но я давно пуст. Ты спрашиваешь не того человека.
- Не думаю, - возразил незнакомец, протягивая Самсону фиал. Так просто, будто давал ему в руки бумажную птицу.
После этого всё поменялось. Самсон заплатил незнакомцу его цену, будет платить её всегда, но он знал, что покупает. Так поступили и многие другие, его единомышленники. Что же касается остального Ордена... Самсон видел лицо своего проступка и принял его. Если это означало новый мир, в котором не будет места преступлениям Церкви, пусть так оно и будет.
И если уж идти до конца, в Самсоне уже ничего не оставалось. Его дни подошли к концу… или так он думал. Но этот незнакомец – полный настоящей мудрости и силы, а не какой-то болтун со сказками о невидимом Создателе – не стал обращать на это внимание, и взглянул в самое сердце Самсона. Он мог выбрать любого идеального, набожного рекрута, но именно ему, Самсону, этот незнакомец предложил шанс снова вести за собой людей - армию, которая могла положить всему этому конец.
Позже Самсон понял несколько вещей. Во-первых, бойцы, как и раньше, шли за ним, куда бы он их не повел. Он никогда не просил другого храмовника сделать что-то, на что он не был готов сам, и это было уже начало. С постоянным запасом лириума, успокоенными нервами и трезвым рассудком, он снова мог быть стратегом. Самсон готовил себя к изменениям, которые он видел в Мередит и в своих людях... но его эти изменения не коснулись. Незнакомец говорил о защите, которую может предложить его магия, но когда Самсон пил красный лириум, он чувствовал на себе его любопытный взгляд.
Со временем, он понял ещё кое-что. Теперь, когда у Самсона был весь нужный ему лириум, он мог смотреть на дозы, которые были ему необходимы, с ясной головой. И пока он разглядывал очередной красный флакон, в нем росло нехорошее подозрение. Что если не всё знал о своей зависимости? Что если дело было в какой-то сопротивляемости к лириуму, а не в пристрастии? Или это был ещё один бальзам для его гордости?
Что если, что если. Теперь, он никогда не узнает наверняка. Но сама мысль и оказанное ему доверие заставляли его расправить плечи и идти впереди строя его храмовников, со знаменем, развевающимся над головой. Он приведет их к славному концу, каким бы он ни был.
В конце концов, Самсон не проиграл. И не был потерян. Он был выбран.
И вот теперь Самсон смотрел на сосредоточенного, равнодушного человека, который страдал в тех же мрачных местах, что и он.
- Вспоминаешь старые деньки, Мэддокс? Про Киркволл, про Мередит, или про Казематы?
Мэддокс раскладывал материалы в лириумной кузне так, будто расставлял шахматные фигуры на доске.
- Нет. У меня нет снов, и я не могу испытывать сожаление.
Самсон немного рассмеялся.
- Выходит, от Усмирения есть хоть какая-то польза.
- Но я могу думать о тех временах, если это потребуется. Я должен?
Взглянув на красную сверкающую броню, принимающую форму на манекене, Самсон помотал головой.
- Может быть, лучше оставить всё, как есть. Не думаю, что железо захотело бы помнить кузницу, из которой оно вышло.
- Я предпочитаю находится здесь, - сказал Мэддокс. – Здесь спокойно. Я могу сосредоточиться на своей работе. – Он замолчал. - Самсон, есть просьба. Мне сложнее работать, когда в лагере слишком много шумят.
Самсон собирался было ответить, что он может подвинуть палатку подальше, когда услышал крик и вопли снаружи. В одно мгновение откинув полы палатки, он быстрыми шагами направился в лагерь.
С одичавшими глазами молодой храмовник Уистан, пошатываясь, стоял в кругу своих товарищей, время от времени бросаясь то на одного, то на другого. Его брошенное одеяло дымилось где-то в костре. В руках юноша держал тупой меч, а из его горла доносился нечеловеческий, полный голода звук. У костра полусидел повар, держась за разодранный и окровавленный бок.
Самсон почувствовал, как волосы на его затылке встали дыбом. Он уже видел раньше, как безумие одолевает его храмовников. Но никогда это не происходило так быстро.
Уистан зарычал и в очередной полоснул клинком по воздуху, едва не задев кого-то. Трое храмовников навалились на него с обеих сторон и попытались было повалить его на землю, но Уистан сбросил двоих, а третья – интендант лагеря – с трудом убралась подальше, зажимая одной рукой страшную рану на лице.
- Я сам разберусь!
Самсон твердо прошёл сквозь толпу, и встал напротив Уистана. Глаза юноши полыхали красным светом.
- Успокойся, Уистан, - приказал Самсон.
Уистан грубо оскалился. Самсон увидел, что краснота уже охватила зубы юноши и ногти рук, которыми он держал меч. И вдруг Самсон осознал, что выбежал из палатки Мэддокса без оружия и без шлема.
- Уже стал сильнее, - прошептал Уистан. - Я могу... Мы попробовали красный, и скоро они все умрут!
Словно испытывая боль, он схватился свободной рукой за голову, а затем бросился на Самсона. Тот успел уклониться, но молодой новобранец был хорошо обучен. Уистан развернулся и замахнулся мечом так, что мог бы нанести удар по шее Самсона, не успей тот мгновенно откатиться в сторону. Самсон вскочил на ноги, вспомнив воров и потасовки на улицах Киркволла после наступления темноты... Было там и другое… Создания, намного более странные, рыскали в тенях Нижнего города, то появляясь, то исчезая, подобно ночным кошмарам.
Но это был не сон. Этот мальчишка был его храмовником, под его командованием, под его защитой.
- Мы попробовали красный, - снова сказал Уистан, покачиваясь, словно змея. – Ты дал его нам. Мы становимся… больше. Чтобы драться за новый мир. Это то, что ты хотел.
- Но ты позволяешь ему контролировать себя, - сказал Самсон. Они кружили, не сводя друг с друга взгляда. - Человек использует свою силу. Не она использует его. Таков был путь Церкви. Поэтому мы принимали лириум. Помнишь?
Уистан звонко завопил, и этот крик резал слух Самсона, не хуже вызова демона. И сквозь этот крик из толпы стоявших вокруг них солдат раздался спокойный голос:
- Прошу прощения, Самсон.
К ногам генерала бросили сломанный клинок его меча, разбитый конец которого был обмотан кожаными полосками. Носком ноги он подбросил его вверх, и крепко обернул один конец кожаной полоски вокруг костяшек пальцев. На одно короткое мгновение перед Самсоном в свете костра промелькнуло лишенное эмоций лицо Мэддокса, прежде чем озверевший Уистан бросился на него.
Самсон парировал удар. Уистан напал снова, и они столкнулись. Самсону сложно было держать меч без рукояти, но он мог то быстро наступать, то уходить, как пытающаяся ужалить пчела. Когда Уистан замахнулся на его голову, Самсон зачерпнул силу из принятого ранее лириума, и свободной рукой ударил Уистана в живот с неестественной силой. От удара посыпались красные искры. Парень резко сглотнул, но не уронил свой меч; вместо этого он с убийственной решимостью набросился на Самсона. Сломанным клинком Самсон смог отвести меч Уистана, и клинок, который должен был попасть в глаз Самсона, словно в тумане проскользнул мимо его плеча.
Ухватившись за появившуюся возможность, Самсон ударил лбом по лицу Уистана. В глазах поплыли звёзды, и раздался хруст, но Уистан попятился назад и, споткнувшись, упал на землю. На траву рядом с ним упали капельки крови.
Самсон придавил грудь мальчишки коленом и приставил клинок к горлу Уистана.
- Чувствуешь? Сталь на шее? Вот, что делала Церковь. Травила нас, чтобы усилить свою власть, и держала нас на привязи, как бешеных мабари.
На секунду Самсон нажал клинком сильнее, зная, что может убить этого мальчика. Он мог закончить всё, что должно было произойти, ещё до того, как оно началось.
Затем он опустил клинок.
- А вот, что делаем мы. Потому что мы решили выбирать самим. Потому что мы лучше сожжем всё это, чем позволим Церкви забрать ещё хоть одного храмовника.
Уистан обмяк. Красный отблеск в его глазах стал мягче, и парень сдавленно всхлипнул.
- Сер. Сэр, я…
Самсон убрал колено, схватил Уистана за предплечье и помог ему встать на ноги.
- Иногда он вот так захватывает тебя, - сказал он. – Штука в том, чтобы не поддаться ему.
Посмотрев на собравшихся перед ними храмовников, Самсон заговорил громче.
- Пусть это будет для всех вас уроком. Мы разрушим этот проклятый мир и отстроим его заново. Прольется кровь, наша кровь. - Он перешел на более жесткий тон. - Некоторые из вас изменяться, возможно, станут чудовищами. Но вы будете непобедимы.
- Мы должны быть чудовищами. Думаете, мир изменится, если его попросить по-хорошему? Мы боремся со зверем, который слишком долго держал Тедас в своих праведных когтях – и мы должны быть не менее беспощадны. Чтобы выковать меч, нужны огонь и наковальня. Разве это не стоит жертв? Какова цена ваших душ и сердец? Какова цена вашей свободы?
Кто-то начал хлопать, и вскоре все присоединились. Самсон громко прорычал, чтобы слышал весь лагерь и те, кто остались в темноте деревьев, и поднял свой меч к небу.
- Грядёт красный шторм!
Со всех сторон раздались радостные возгласы, которые, подхватывая друг друга, сложились в единую молитву: «Новый мир! Новый бог! Грядёт красный шторм!
Мэддокс отложил в сторону всю другую работу и до поздней ночи трудился над перековкой меча Самсона. Дело должно было быть сделано тщательно: это край мог снова спасти жизнь Самсона. Он был генералом Мэддокса и его другом. Все должно быть хорошо. Как удобно, что лезвие не получило дополнительных повреждений в поединке с рыцарем-храмовником Уистаном. Как и храмовники, клинок выживет, чтобы быть преобразованным.
К рассвету меч был перекован, но остался небольшой кусок лишнего металла. Мэддокс посмотрел на него и вспомнил разговор с Самсоном прошлой ночью - о Киркволле и той жизни, что он вёл когда-то.
Усмиренные ничего не тратят попусту. Взяв щипцами кусок металла, Мэддокс аккуратно его нагрел, несколькими ловкими ударами обработал на наковальне, и погасил его. Затем он поставил своё творение на стол рядом с броней – небольшая птица с расправленными крыльями, выкованная из железа.
@темы: Самсон, Dragon Age
-
-
29.02.2024 в 11:57Посетите также мою страничку
nvspwiki.hnue.edu.vn/index.php?title=Th%C3%A0nh... открытие счетов в иностранных банках российскими гражданами
33490-+